— Да, не похоже на радужное детство, — сдержанно откликнулся он.
— Если совсем честно, это нельзя было назвать полным кошмаром. Понимаете, я люблю маму. Она учила меня рисовать и всегда стремилась украсить нашу квартиру. Когда мне было двенадцать, она превратила мою спальню в джунгли. Пока я была в школе, нарисовала деревья, змей с улыбающимися лицами, львов и птиц. Это было здорово.
— Классно, — сказал Дэвид. — Фантазии моих родителей хватало лишь на то, чтобы покупать бумагу, цветные карандаши и отсылать меня с глаз долой со всем этим. Они до сих пор изумляются тому, что я писатель. Для них это просто непостижимо.
— Да, в последние годы я стала больше ценить маму. Но можно любить человека и по-прежнему ненавидеть его подход к жизни.
Он кивнул, соглашаясь. Несмотря на все его промахи, Сьюзен любила его. Просто он не мог быть тем, кого она хотела видеть рядом с собой.
— По крайней мере, в одном отношении все это точно принесло пользу, — добавила Джейси. — Потому что теперь я знаю, что не хочу угодить в ту же ловушку.
— Ловушку?
— Жить без уверенности в завтрашнем дне. Никаких корней, никакой стабильности. — Она подняла бутылку, как бы провозглашая тост. — Говоря без обиняков, я меняю свои кисти на таблицы с цифрами.
— Да, вы уже говорили это вчера. Почему в таком случае вы работаете здесь?
— Это просто любезность. Хозяин — мой друг. — Она махнула рукой в сторону фрески, которую Дэвид заметил раньше. — Я потратила на это три недели. Успела изучить режим работы магазина и познакомиться со многими клиентами.
— Это ваша работа?
Джейси прищурилась.
— Похоже, вы удивлены? Я же говорила, что я художница.
— Простите.
Фреска была исключительно хороша в отличие от многих произведений в том же роде, выглядевших просто как мешанина образов.
— Я немного владею приемами классического искусства. Рисунок, масло, акварель. Моя главная специализация — бухгалтерия, искусство — это вторично.
— Да? Ну, я, признаться, потрясен.
Джейси поглядела на него с таким выражением, словно он только что сказал, будто у нее загорелись волосы на голове.
— Что? Я сказал то, что думаю. Я потрясен.
— Ох! Что ж, спасибо. — Она облизнула губы. — Мне вовсе не безразлично ваше мнение. Я немало потрудилась над этой фреской. Неделю планировала, а потом еще три недели делала наброски и рисовала. Работала сутками. Эта фреска представляет Голливуд в целом, но мне хотелось бы расписать три остальные стены, посвятив каждую какой-то определенной кинокартине. К примеру, «Касабланка», «Волшебник страны Оз» и «Унесенные ветром».
— Или «Глубокий сон».
— На самом деле это отличная идея. Тематическая роспись стен. Сказка, что-нибудь приключенческое и берущее за душу. — Она улыбнулась, явно в восторге от этой идеи. — Грегори понравится.
— Ну так предложите ему. Может, он вас наймет.
По ее лицу скользнула тень.
— Он миллион раз предлагал мне, но я не могу.
— Почему, черт побери?
Джейси сделала еще глоток пива и широко раскинула руки, как бы охватывая все помещение.
— На это у меня уйдет не меньше трех месяцев. А то и все четыре. И вы правы, Грегори заплатит мне. Но где я окажусь, когда закончу?
— Посреди магазина, который вашими усилиями будет выглядеть чертовски круто?
— Нет. Снова на улице. Еще одна голодающая художница, ищущая хоть какую-нибудь работу. — Джейси покачала головой. — Нет. Это не для меня. В понедельник я начинаю работать на «Прескотта и компанию».
— Юридическая фирма? — спросил Дэвид.
— Бухгалтерская.
— Один черт, насколько я понимаю. Детка, это совсем не для вас.
— Что, собственно, вы имеете в виду?
— Вы женщина совсем не того типа, чтобы носить облегающую короткую юбку, блейзер, туфли-лодочки, карандаш за ухом и гладко зачесывать назад волосы.
Она бросила на него высокомерный взгляд.
— Вы слишком мало меня знаете, чтобы рассуждать, какого я типа.
— Нет? Тогда расскажите мне. — Он не хотел признаваться себе, насколько его интересует ответ. — Кто такая Джейси Уайлдер?
— Женщина, у которой есть план. — Она замолчала, расправляясь с креветкой, которую взяла с его тарелки. — Еще до конца этого года я собираюсь заиметь дом и стать во всех отношениях ответственным человеком.
— И ради этого бросаете свое искусство?
Дэвид переложил остальные свои креветки ей на тарелку и взял у нее последнее зернышко кукурузы.
— Да. Я дала себе время до двадцати восьми лет и сказала, что на этом все.
— Не понял. Вы же вроде говорили, что вам почти тридцать?
Ее щеки слегка порозовели.
— Потом я отодвинула предельный срок. Но жестко остановилась на тридцати. А у вас есть предельный срок? В смысле, насчет Парижа и всего остального?
— Конечно, — заявил Дэвид. — Только он наступит не скоро.
— Не скоро — это не предельный срок.
— Для меня — предельный.
Она посмотрела на него с явным неодобрением, и у Дэвида мелькнула мысль, что он не прошел какой-то невысказанный тест.
— Спорю, вы никогда не оставляете на утро грязную посуду, — сказал он.
Неодобрительный взгляд сменился непонимающим.
— Вы о чем?
— Вы одна из тех девушек, которые любят, чтобы все делалось как надо и лежало на своих местах, верно?
— Не понимаю, что вы имеете в виду.
— Я имею в виду, что когда вы купите один из этих домов в пригороде, он даже спустя пять лет будет выглядеть как новенький.
— Почему мне кажется, что меня только что оскорбили за любовь к порядку?